Актуальность жизненного подвига священномученика Илариона Верейского для современных христиан: к 90-летию со дня кончины (1929 – 2019)
Речь старшего преподавателя Кафедры богословия и библеистики ТулДС
кандидата богословия Андрея Александровича Горбачева
на Актовом дне Тульской духовной семинарии
22 ноября 2019 года
В этом году 220-летие Тульской епархии совпадает с 90-летием мученической кончины и 20-летием прославления священномученика Илариона, архиепископа Верейского. И в дальнейшем, до конца времен, каждая юбилейная дата Тульской митрополии будет сопровождаться круглой датой памяти священномученика Илариона (Троицкого). Это дает нам твердую надежду на особую заботу святителя Илариона о Тульской земле и его усиленное предстательство пред Богом за своих земляков.
Как богослов архиепископ Иларион был занят разработкой в основном одного раздела богословской науки – учения о Церкви. Церковь – сфера особого интереса владыки Илариона «от младых ногтей», и то понимание Церкви, к которому он пришёл, основываясь на внимательно изученных писаниях святых отцов и учителей Церкви, священномученик пронёс неизменным через всю жизнь.
Для нас пример жизни священномученика Илариона важен кроме прочего еще и тем, что условия, в которых он осуществлял свой исповеднический подвиг близки к состоянию, в котором пребывает современное российское общество. Это и равнодушие в отношении к Церкви большинства современных россиян, считающих себя православными, равнодушие, легко перерастающее в агрессию. Это и различные богословские течения в церковной среде, которые порой выходят за рамки, очерченные святыми отцами и учителями Церкви. Это и возникающие в наши дни расколы, бесстыдно попирающие законы церковной жизни. Поэтому, как о Господе нашем Иисусе Христе сказано: «Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь» (Евр. 2:18), — так, надеемся мы, и священномученик Иларион силен помочь нам своим примером и своим предстательством пред Господом.
Чтобы противостоять общепринятому мнению о Церкви в нашем народе в начале XX века, нужны были немалые мужество и твёрдость, и можно с уверенностью сказать, что уже во время учёбы в семинарии и академии Владимир Троицкий, заняв в учении о Церкви неприемлемую для многих его современников позицию, встал на путь исповедничества, который и привёл его, в конце концов, к мученическому венцу.
А в том, что отстаивание православного учения о Церкви в России начала XX века не могло совершаться без подвига исповедничества, нас могут уверить несколько иллюстраций мыслей и нравов русских людей того времени, принадлежащих к различным слоям общества.
Великий князь Александр Михайлович Романов, двоюродный дядя и друг детства императора Николая II, женатый на сестре царя Николая великой княгине Ксении Александровне, так вспоминал свои посещения Иверской часовни в Москве: «Со дня моего первого посещения Первопрестольной и в течение последовавших сорока лет, я, по крайней мере, несколько сот раз целовал мощи Кремлевских святых. И каждый раз я не только не испытывал религиозного экстаза, но переживал глубочайшее нравственное страдание. Теперь, когда мне исполнилось шестьдесят пять лет, я глубоко убежден, что нельзя почитать Бога так, как нам это завещали наши языческие предки»[1].
Об утрате веры в Церковь говорит нам и популярность толстовских идей в среде русской интеллигенции, которая нашла в этих идеях подходящую замену истинной вере, замену, наиболее близкую к атеизму: «Я человек неверующий, но из всех вер считаю наиболее близкой и подходящей для себя именно его веру»[2], — писал о Толстом Антон Павлович Чехов. Если даже русским образованным людям и удавалось сохранить веру в Церковь, то вера эта носила весьма индивидуальный, неопределенный характер, как это выразила супруга Льва Николаевича Софья Андреевна Толстая: «Для меня Церковь есть понятие отвлечённое»[3].
А вот наглядное изображение той нравственной бездны, в которую падало отошедшее от Церкви русское крестьянство начала XX-го века. В сентябре 1917 года в одном из орловских сел «был зверски убит уважаемый священник о. Григорий Рождественский со своим юношей-племянником на глазах у жены; заграбив деньги, разбойники бежали, заслышав набат; собравшиеся прихожане, увидав плавающего в своей крови убиенного пастыря, принялись растаскивать все оставшееся после грабителей имущество осиротевшей матушки: рожь, овес, яблоки – все, что попадало под руки»[4].
Подобные факты находят себе значительное объяснение тем, что в России начала прошлого столетия по свидетельству протопресвитера военного духовенства Георгия Шавельского «в некоторых местах почти 70 проц. из поступающих» в армию «не только не знали молитв, но и не имели ни малейшего представления о религиозных началах»[5].
Конечно, в этом народном одичании была немалая вина самого духовенства: «Но большей частью мы становились «требоисполнителями», а не горящими светильниками», – вспоминал о священстве предреволюционного времени митр. Вениамин (Федченков)[6].
Самое же печальное, что среди священства и церковной иерархии распространяются идеи, противоречащие традиционным церковным взглядам на природу Церкви и ее границы.
В церковной среде получает распространение высказывание митрополита Киевского Платона (Городецкого): «Перегородки, которые настроили люди в церкви, не доходят до неба»[7]. Протоиерей Павел Светлов утверждал, «что западные христианские вероисповедания, наравне с православным, суть христианские Церкви и принадлежат к Церкви Вселенской, а не внецерковные общества, отделенные от Церкви, – что существующие христианские Церкви на Западе и Востоке суть поместные Церкви или части Вселенской Церкви, и потому присвоение какою-либо из них прав Церкви Вселенской незаконно»[8].
В атмосфере отмеченных идей и нравов, все более захватывающих русских людей, отстаивание традиционных взглядов на Церковь, как уже было сказано выше, стало для Владимира Троицкого началом исповеднического пути, который и привел его к мученическому венцу.
Уже на первых курсах учебы в академии он предается усиленным поискам причин революционных настроений, охвативших российское общество в нач. века, и приходит к твердому убеждению, что «одним из главнейших условий, определивших такой масштаб движения, была бесцерковность нашего общества, в его массе утратившего связь с Церковью, порвавшего с его исконными традициями… Как только это определилось с достаточной ясностью, — вспоминал один из академических друзей Владимира Троицкого, — … он посвятил свои обязательные сочинения и свои досуги разработке вопроса о Церкви и церковности»[9].
В 1909 году, учась на четвертом курсе Московской духовной академии, Владимир Троицкий произносит слово на праздновании 95-й годовщины МДА. В Церкви он видит смысл, цель и оправдание жизни. Отступление от Церкви не может пройти безнаказанно и само по себе уже есть наказание. Поклонение и служение истинному Богу во Христе возможны только в Церкви, и покидающие ее вместе с ней оставляют и Бога. Но «свято место пусто не бывает», и на место Бога встает уже некое понимание Бога, концепция всегда ложная, которая, собственно говоря, есть идол: «Жизнь полна идолов, — заявляет молодой богослов, — на каждом шагу встречаем и идолов, и идолопоклонников. Правда, вы не увидите идолов каменных, золотых и серебряных. Но идолопоклонство тонкое, часто бессознательное, прикрывающееся именем служения истинному Богу, — такое, даже более опасное, идолопоклонство снова грязной волной разлилось по лицу земли»[10].
Идолопоклонство такого рода незаметно входит в жизнь христианина и постепенно овладевает его сердцем: «Спросите нашего современника: чем он живет, ради чего живет? Что самое главное у него в жизни? Вам укажут семью, должность, общественную деятельность, торговлю; немногие — науку, а некоторые назовут удовольствия, личное благополучие. Но скажет ли кто, что для него самое главное в жизни — Бог, Церковь, спасение души, жизнь вечная? Нет, обо всем этом, едином на потребу, почти никто не вспомнит. Христос совершенно удален из человеческой жизни, хотя многие и не решаются гнать Его открыто… Жизнь свою поделили люди между многими богами. Самая большая часть жизни отдается на сердечное служение всевозможным идолам, и только самая ничтожная ее часть уделяется на спешное и торопливое поклонение истинному Богу»[11].
Церковность, освящающая жизнь, придающая ей смысл, заменяется религиозностью, которая становится лишь отдельной частью жизни, весьма незначительной и служащей в основном практическим нуждам: «Теперь можно слышать речь лишь об “удовлетворении религиозных потребностей” или об “отправлении религиозных обязанностей”, причем и потребностей, и обязанностей этих оказывается удивительно мало, сравнительно со всякими другими потребностями и обязанностями»[12].
Теряется понимание соборности церковной жизни. На место Церкви устремляются идолы внецерковных форм «христианства». «Идолы все больше и больше вытесняют Христа из жизни людской… В наши дни христианство проявляется только как личное потаенное благочестие, но совсем оскудела христианская жизнь. Христианская жизнь возможна только в Церкви; только Церковь живет Христовой жизнью»[13].
Двадцатитрехлетний молодой человек убедился в истинах, которые становятся неизменной путеводной звездой его жизни: без Церкви нет ни истинной жизни, ни спасения, ни познания Бога, то есть — богословия, которое неотделимо от благочестия, согласно с писаниями святых отцов, этих «духоносных богословов»[14]. Под словом же Церковь (с большой буквы) будущий владыка всегда подразумевает Церковь Православную.
Владимиру Троицкому, несмотря на молодость, уже к 1909 году стали понятны не только главная беда России, приведшая в скором времени к катастрофе, но и единственный выход из этой беды: «На нашу русскую равнину налетели со всех сторон безводные облака, носимые ветром, которым блюдется мрак тьмы на век (Иуд. 12, 13). Уста их произносят надутые слова… Врата адовы собрали все свои силы и устремились на св. Церковь… Верим, непоколебимо верим, — никаким ветрам, никаким бурям не потопить корабля Иисусова!.. Вменить в уметы всех пустых и бездушных идолов суетного мира, все сором счесть и только единому Богу и Его св. Церкви служить — выше этого нет и быть ничего не может!»[15]
Впрочем, не только обмирщение, светскость сознания соблазняет человека и сбивает его с истинного пути, но и ложные представления о Боге и о путях спасения, искажение и забвение истин веры. И трудно сказать, что хуже. «Побежишь от волка — нападешь на медведя»[16], — говорил старец Амвросий Оптинский. Ученый диакон Епифаний Катанский на VII Вселенском Соборе обратился к свт. Тарасию, патриарху Константинопольскому, с вопросом о ереси иконоборчества. Он спрашивал: «Вновь появившаяся ныне ересь менее прежде бывших или больше их (пагубна)?» Святейший патриарх Тарасий сказал: «Зло так зло и есть, особенно в делах церковных; что касается догматов, то погрешить ли в малом или в великом, это все равно; потому что в том и другом случае нарушается закон Божий»[17].
Именно так воспринимал о. Иларион* инославные конфессии. Их онтологическая чуждость Православию, на его взгляд, такова, что он не представлял возможным даже именовать их церквями.
«Появилось несколько церквей, — недоумевал он, — православная, католическая, даже протестантская, англиканская и т. д., хотя, казалось бы, должно быть ясно, что у Одного Главы может быть лишь одно тело»[18]. Даже антонимом термина «католический» он ставит не «православный», а «церковный», видимо, чтобы подчеркнуть «существенное отличие католической жизни от жизни церковной»[19], так как для него существует одно богочеловеческое сообщество, собственное имя которого — «Церковь».
Учение о Церкви для сщмч. Илариона есть не столько раздел богословия, сколько первичный принцип, квинтэссенция, необходимейшее условие богословия, поскольку Церковь – это организм богочеловеческий, в котором человек, созданный по образу Божию, восстанавливая природное единство, уподобляется Св. Троице и становится богом по благодати. Церковь, как полнота Наполняющего все во всем (Еф. 1, 23), раскрывается не только как хранительница Откровения, Священного Предания, но и как само Св. Предание, потому что основана и передана нам Сыном Божиим, и — как само Откровение, потому что только в ней и через нее Бог открывается нам в Своих благодатных энергиях.
Понимание этого значения учения о Церкви для владыки Илариона открывает основы его непоколебимой твердости в бушующем море расколов во времена большевистских гонений на Церковь.
Опровержению заблуждений католицизма, протестантизма и гуманизма архимандрит Иларион уделял особое внимание, как имевшим наибольшее влияние на взгляды его современников.
Но, несмотря на все старания отца Илариона и подобных ему, призывавших русский народ опомниться, вернуться к своим истокам, к вере отцов, сплотившей разрозненные племена в единый народ, а значит, просто вернуться в Церковь — и в уме, и на деле, — призывы эти были услышаны немногими и уже не могли остановить всеобщего отступления.
И вот в 1914 году начинают сбываться тяжелые предчувствия. Приходит война. Архимандрит Иларион воспринимает ее как вразумление заблудившемуся русскому обществу, как возможность искупления отхода от Церкви. Проповеди его обретают особую силу и проникновенность: «Православные русские люди!.. Пробил грозный час суда над Русской землей. За последние десять лет мы все немало нагрешили. Мы, русские люди, допустили в нашей родной земле распространиться неверию. У нас небывалое прежде развращение нравов. Мы, русские люди, грешны пред нашей славной историей. Мы грешны перед памятью и заветами наших предков. Мы грешны пред нашими родными святынями. Стали мы терять страх Божий. Разучились любить царя и родину. Мы привыкли поносить и хулить все свое и родное, хвалить и превозносить все чужое. Пришел час искупить пред Богом наши народные вины, наши народные грехи»[20].
По мере продолжения войны надежды первых военных лет на обращение русского народа, а в особенности людей образованных, к Матери-Церкви сменялись разочарованием. Большинство русских людей интересовалось более внешним политическим устройством, чем внутренним духовным устроением, скорее светскими правами, чем христианскими обязанностями, и гораздо охотней выгодой, чем истиной. Духовности предпочитается если не материальность, то душевность, поэтическая мечтательность или революционный бунт, своя воля — воле Божественной, временные интересы заслоняют вечные. Массового возвращения русского народа к вере и русской интеллигенции из вавилонского плена западной культуры в церковный Иерусалим не произошло.
В 1917 г. две революции потрясли основы государства Российского, после чего общество было ввергнуто в бездну революционных перемен, печальные последствия которых не изжиты до сего дня.
Архимандрит Иларион в своем неизменном стоянии за Церковь остается в это сложное время в эпицентре событий. На Поместном соборе 1917-18 годов он становится одним из наиболее активных сторонников выборов патриарха. В 1920 г. Иларион (Троицкий) посвящается в епископский сан.
В 1922 году Советская власть инициирует и поддерживает обновлеческий раскол. В следующем 1923 г. владыка Иларион — ближайший помощник патриарха, управляющий Московской епархией. Имена святейшего Тихона и епископа Илариона часто используются раскольниками совокупно как нарицательные для обозначения православного епископата: «Никакие бунты тоскующих о былой власти Белавиных и Иларионов положения в церкви не изменят» (Александр Введенский)[21]. Всевозможные раскольнические оскорбления и клеветы также направляются, прежде всего, на этих двух иерархов. Антонин Грановский: «Тихоны и Иларионы» «откармливаются» на простодушии Церкви Христовой; «священники и левиты — Тихоны и Иларионы» не принесли Церкви Божией ничего, «кроме горя и бед»(Антонин Грановский)[22].
Но иным образом это единство святителей осталось в благодарной памяти Церкви: «Всечестная двоице, святый Тихоне, патриарше и исповедниче, блаженный Иларионе, сподвижниче того и мучениче, образ вы Христа распята в мире сем явила еста» (тропарь из 6-й песни канона сщмч. Илариону).[23]
Впрочем, у обновленцев имелись серьезные поводы для ненависти. Епископ Иларион с благословения Святейшего освящал храмы, которые после захвата обновленцами возвращались Патриаршей Церкви, как оскверненные от еретиков, что приводило раскольников в ярость.
В послании святейшего патриарха от 02(15).07.1923 года, составленном совместно с владыкой Иларионом, мы встречаем все ту же непримиримую в отношении действий раскольников позицию: «…Они отделили себя от единства тела Вселенской Церкви и лишились благодати Божией, пребывающей в Церкви Христовой… А все действия и таинства, совершаемые отпавшими от Церкви епископами и священниками, безблагодатны, а верующие, участвующие с ними в молитве и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению за участие в грехе».[24]
Несмотря на столь строгую позицию сщмч. Илариона в отношении к обновленчеству, в ней не было ничего кроме заботы о Церкви, чему подтверждением служат его активные переговоры с уполномоченным ОГПУ по делам религии Е. А. Тучковым, а также в составе временного Священного Синода при патриархе – с обновленческим синодом. При этом владыка Иларион твердо знает границы допустимого в отношениях с властью и раскольниками.
Последние шесть лет своей жизни священномученик Иларион проводит в Соловецком лагере особого назначения. Здесь величие его личности раскрывается во всей полноте. «Он был самою популярною личностью в лагере, среди всех его слоев»[25] — вспоминал один из соузников Владыки. Его таланты и добродетели откликаются любовью к нему не только собратьев архиереев и священников, но и рядовых заключенных, и даже уголовников. И уж совсем небывалое: он вызывает невольное уважение у конвойников и лагерного начальства, которые обращаются к архиеп. Илариону не иначе как «Владыка».
Святитель Иларион не потерялся ни в круговороте революционных потрясений, ни в превышающих человеческие силы условиях соловецкого концлагеря. Его любовь к Церкви и погруженность в церковное предание позволили ему сохранить твердые ориентиры, найти верные пути в отношениях с безбожной властью и множеством возникавших церковных и околоцерковных течений и достойно завершить подвиг исповедничества. При этом святитель не отделял себя от русского народа. Но его взгляд на взаимосвязь отношения русского человека к Церкви и благоденствия нашего государства остался неизменным до самой мученической кончины. «А мы разве говорим, что советская власть не от Бога? — отвечал архиепископ Иларион на искусительный вопрос наркома Луначарского. — Да, конечно, от Бога! В наказание нам за грехи…»
В наше время, когда не только размываются твердые нравственные ориентиры в светском обществе, но и в церковной среде зреют и вырываются наружу учения чуждые Священному Преданию Святой Церкви, жизненный подвиг священномученика Илариона, архиепископа Верейского и его вера в Церковь являются для нас прекрасным примером того, каким образом даже в самых тяжелых условиях всеобщей апостасии мы можем сохранить верность Христу и принести посильную пользу Его святой Церкви.
* В 1913 г. Владимир Троицкий принял монашество, в 1913-1917 гг. был инспектором, в 1917 — и. о. ректора в 1917-1920 гг. – помощником ректора МДА.
[1] Романов А. М., великий князь. Книга воспоминаний. – М., СПб.: АСТ, Полигон, 2009. – С. 53, 54.
[2] Цит. По: Ореханов, Георгий, свящ. Русская Православная Церковь и Л.Н. Толстой: конфликт глазами современников. — М.: ПСТГУ, 2010. — С. 157.
[3] Цит. по: Анафема: Сб. статей/ Сост. Паламарчук. – [Б.м.]: Изд. Сретенского мон-ря, 1998. — С. 293.
[4] Никон (Рклицкий), архиеп. Митрополит Антоний (Храповицкий) и его время: 1863-1936. В 2-х кн. – Нижний Новгород: Братство во имя св. кн. Александра Невского, 2004. – Кн. 2. – С. 536.
[5] Шавельский, Георгий, протопресв. Русская Церковь пред революцией. – М.: Артос-Медиа, 2005. – С. 419.
[6] Вениамин (Федченков), митр. На рубеже двух эпох. – [Б. м.]: Отчий дом, 1994. – С. 112.
[7] Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни: Воспоминания. – М.: Моск. рабочий, ВПМД, 1994. – С. 202.
[8] Иларион (Троицкий), сщмч. Творения: В 3-х томах: Т. 3: Церковно-публицистические труды. – М.: Изд. Сретенского мон-ря, 2004. – С. 498.
[9] Цит. по: Дамаскин (Орловский), иером. Жизнеописание архиепископа Илариона (Троицкого)// Иларион (Троицкий), архиеп. Церковь как союз любви. – М.: ПСТБи, 1998. – С. 5-6.
[10] Иларион, архиеп. Верейский, сщмч. Без Церкви нет спасения. / Вступ. ст. мон. Софии: Житие сщмч. Илариона (Троицкого). – М.; СПб: Сретенский монастырь, Знамение, 2000. – С. 119.
[11] Там же, с. 120.
[12] Там же, с. 120-121.
[13] Там же, с. 122-123.
[14] Там же, с. 134.
[15] Там же, с. 135, 138.
[16] Агапит (Беловидов), схиархимандрит. Жизнеописание в Бозе почившего оптинского старца иеросхимонаха Амвросия с его портретом и факсимиле. В 2-х частях. – Репринт. – [М.:] Изд. Св.-Троицкой Сергиевой Лавры, 1992. – Ч. 2. – С. 60.
[17] Деяния Вселенских Соборов: в IV т. – Спб.: Воскресение, Паломник, 1996. – т. IV: VI Собор, VII Собор. – С. 358.
[18] Иларион, архиеп. Верейский, сщмч. Без Церкви нет спасения. / Вступ. ст. мон. Софии: Житие сщмч. Илариона (Троицкого). – М.; СПб: Сретенский монастырь, Знамение, 2000. – С. 141.
[19] Там же, с. 140.
[20] Иларион (Троицкий), сщмч. Речь перед всенародным молебствием на площади в Сергиевом Посаде/ Иларион (Троицкий), сщмч. Творения: В 3-х томах. – М.: Изд. Сретенского мон-ря, 2004. – Т. 3. — С. 318-319.
[21] Цит. по: Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты – М., Kusnacht (Schweiz): Крутицкое Патриаршее Подворье, Institut Glaube in der 2 Welt, 1996. – С. 377.
[22] Цит. по: Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви: 1917-1945. – М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, 1996. – С. 77-78
[23] Священномученик Иларион: Служба и житие. – [Б.м.]: Изд-во Сретенского монастыря, Ильинский скит, 2001. – С. 24.
[24] Акты святейшего патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти: 1917-1943./ Под ред. прот. Владимира Воробьева и др.; сост. М.Е. Губонин. — М.: ПСТБИ, Братство во Имя Всемилостивого Спаса, 1994. – С. 291.
[25] Польский М., протопресвитер. Новые мученики российские: Первое собрание материалов. Джорданвилль, 1949. – С. 128.
